СПб ГБУК «Петербург-концерт»

МНЕНИЕ ЗРИТЕЛЯ

Павел Чердынцев. Театромания.

Наверное, это очень символично, что в театре, названном именем Райкина, идет спектакль, который и по духу, и по восприятию, и по степени одаренности его создателя является прямым продолжателем начатого Аркадием Исааковичем дела – дела талантливого, смелого, затейливого обращения к публике, на первый взгляд легкого, но на поверку тщательно осмысленного. Дела сатиры и юмора, доведенного едва ли не до совершенства. Возможно, стукаловский “Лав” так же близок к совершенству, как некогда райкинское “горячего нет” и “в греческом зале”. Но близок по-своему, по-стукаловски, по-современному и, вместе с тем, согласуясь со стародавней традицией, существуя вне какого-то четко установленного времени и конкретной территориальной принадлежности. В спектакле “Лав”, как ни в каком другом спектакле означенного режиссера, все абсолютно гармонично, а главное – достойно друг друга. Режиссер достоин драматурга (впрочем, в этом компоненте у Стукалова всегда все в порядке), драматург достоин избранной темы; сценография, музыкальное оформление и, что немаловажно, форма повествования (в данном случае – комедия масок) помогают и постановщику, в его желании как можно точнее донести до зрителя те художественные мотивы, что побудили его на постановку, и самому зрителю, эти мотивы угадывающему. И что не менее существенно, на сей раз, все до единого актеры (их только трое, но роли у всех главные и более чем непростые) ничуть не уступают своему Мастеру – в области понимания задачи и достойного воплощения задуманного. В канун 150-го (!) показа участники спектакля не только не утратили былой энергии и влюбленности в своих героев, но, кажется, даже умножили эти составляющие собственного успеха, а стало быть, и успеха постановки в целом в глазах благодарного им за то зрителя. И Романюк, и Васильев (в очередь со Смеловым), и Семенова изображают персонажей пьесы столь вдохновенно и мастерски, что расположенный к веселью и хорошему настроению зритель ни на секунду не может отвлечься от происходящего на сцене и просто не способен в определенные моменты не узнать самого себя, сопоставить эпизоды спектакля с эпизодами из собственной жизни. Но не загрустить при этом, а, каясь, добродушно усмехнуться, непременно обещая самому себе исправиться, стать лучше. Несмотря на то, что спектакль метафоричен и суперкомичен, а все его действующие лица – придурки, вопреки тому, что “Лав” целиком состоит из гиперболы и кажущихся абсурдными ситуаций, он воспринимается исключительно как пусть и гипертрофированная, но реальность, как то, что ежедневно и ежечасно происходит между теми, кто любит, и еще чаще между теми, кто играет в любовь, кто не осознает, что только тобой самим подпитываемое чувство способно подпитывать тебя самого. Об этом спектакле не нужно много писать, много говорить, его нужно смотреть, будучи уверенным, что он скажет сам за себя. Этот спектакль увиден режиссером, (обладающим уникальным видением “букв”; Набоков когда-то видел в буквах цвет, Стукалов видит в них действие), начертан художником, услышан композитором и прожит актерами – на высочайшем уровне мастерства, в наиточнейшем попадании в модернизированный жанр буффонады, в стилистику комедии дель-арте. Нет смысла растрачивать слова: идите и смотрите! А автору этих строк остается лишь воздеть руки к небесам и с необычайным наслаждением повторить фразу одного из персонажей “Лава”: “Люди! Гарри Берлин – счастлив!!!