МОПС И БЕРНАРД ШОУ

«Пигмалион» — одна из лучших комедий мирового репертуара. Что с ней делать современному театру, непонятно. Классическую постановку Малого театра СССР с Михаилом Царевым и Констанцией Роек (фильм-спектакль 1957 г.) смотреть в 2008 году нельзя – ужасно неестественно. Из спектакля Театра им. Ленсовета (1963) вспоминаются лишь отдельные эпизоды с Алисой Фрейндлих – остальное теряется в тумане. В добротной работе «Современника» (1994), несмотря на участие Валентина Гафта, отсутствует собственная внятная трактовка. Спектакль Александринского театра (1997) устарел уже в день премьеры и справедливо снят после прихода Валерия Фокина. Мы больше не увидим никогда аристократичных Пиккеринга и миссис Хиггинс, не услышим литературную речь XIX-начала XX века. Наши собственные манеры – на уровне цветочницы Элизы, до того, как она научилась выговаривать слово «инфлюэнция». С этим надо смириться. Шоу-шаловливец Лев Стукалов, чудом выпускающий премьеры (…) все это прекрасно понимает. Он идет к «Пигмалиону» иным путем. Красивому, элегантному Шоу Стукалов говорит «Нет!» Да и не может ставить Шоу по-старинному человек, выходящий на поклоны в черном пиджаке, салатной футболочке и белых штанах. Стукалов предлагает публике молодежного Шоу, игруна-шаловливца. Иногда, правда, режиссер забывает про «шутки, свойственные театру» (например, в финальном диалоге Элизы с Хиггинсом), но, вероятно, со временем и тут подработает. Перед нами, можно сказать, сверх-Шоу. В том смысле, что изюминку нового «Пигмалиона» составляют актерско-режиссерские импровизации, к автору отношения не имеющие. Главные действующие лица спектакля: сам Бернард Шоу (суетливый старичок с бородой помелом), китайский мопс, дятел (по мнению других зоологов, белочка), улитка, дерево. Всю эту толпу (с уличным движением) изображают двое: Сергей Романюк и Дарья Чернявская. Люди начитанные, знающие про итальянскую комедию масок, назвали бы их слугами просцениума, цанни, но мы-то с Вами ничего не читали с 1917 года. «Ах, зачем я не лужайка!» Реальная ситуация в постановке Стукалова следующая: почтенный драматург Джордж Бернард Шоу хочет представить «по-культурному» свою пьесу. Он зачитывает подробные ремарки с описанием чипендейлевского стула, елизаветинского кресла. А Театр в лице замученной ассистентки (она же миссис Пирс, служанка миссис Хиггинс) должен его замысел осуществлять. Но не осуществляет. Во-первых, денег нет на декорации, во-вторых, плевать Театр хотел на чипендейловский стул. (…) «Дай, мопс, на счастье лапу…» Впрочем, самые тяжелые (в прямом и переносном смысле) задания достаются, естественно, женщине — Дарье Чернявской. Бурлак-одиночка, тянет она на бечеве через всю сцену рояль с лежащими на нем креслами (не елизаветинскими). Нужен мопс, согласно ремарке, – Чернявская сыграет мопса, время от времени срываясь с места для исполнения функций служанки. (…) Сколько понимания, чувства, тонкости у доброго животного! А глаза-то какие! Что касается основного сюжета, то он движется своим путем, без корректив. Благодаря мюзиклу «Моя прекрасная леди», его знают даже выпускники гуманитарных вузов. В сценическом варианте истории, придуманной Шоу, возникает вопрос: кто важнее и полезнее: мужчина или женщина. Знаменитый ирландец во многих пьесах отдавал пальму первенства женщине (Кандида, Клеопатра, Элиза). Она зрелее, ответственнее. Мужчина эгоистичен, инфантилен. (…) Простите за консерватизм, я предпочитаю умных Хиггинсов. Иначе Элизе не с кем препираться и некем тайно восхищаться. Хиггинса всегда играли артисты на амплуа героя-любовника. Кокин – не герой и не любовник (…) В качестве Хиггинса мне нужен хищный Андрей Смелов, великолепный актер театра, занятый в предшествующей премьере «Нашего театра» («Скамейка» Александра Гельмана). На фоне двух (…) мальчиков миссис Хиггинс и Элиза поражают своим интеллектом и красотой. Миссис Хиггинс – Анастасия Светлова – беспредельно молода и насмешлива (…). По манерам немного напоминает светских дам в представлении американцев (из сцены скачек мюзикла «Моя прекрасная леди»). Элиза, как и положено, проходит эволюцию от маленького, грязного чудовища к гейше (после помывки в ванне). Во втором действии, она – ломака, произносящая каждые две секунды «сээр», и, наконец, активная эмансипе. Последние два эпизода Марианна Семенова проводит абсолютно серьезно. Впрочем, при первом появлении у Хиггинса, на светском рауте у нее тоже есть несколько точных, колющих интонаций, за которые я готов простить ей кривлянье, шепелявость сцены у Ковент-Гарден.
Лондонские кокни не шепелявили. Справедливости ради, заметим: все известные нам великие Элизы в этой сцене кривлялись. Словом, Семенову за Элизу хочется расцеловать. У нее все получится. Гигант Романюк и затерявшиеся лингвисты Играть серьезно внутри фарса, клоунады, задающих тон спектаклю, очень трудно. Огромный Романюк, в дополнение к ролям Шоу, улитки, дятла (белки) исполняет роль мусорщика Дулитла. При этом занимает пол-площадки. Он размахивает почти отвинченными руками, как ветряная мельница, взметает фалдами странного одеяния клубы пыли. Рядом с эксцентрической игрой Романюка наши лингвисты (Хиггинс и Пиккеринг) съеживаются (…) Имея филологическое образование, я не могу согласиться с принижением образа филологов, пусть и британских. Ораторское искусство Дулитла требует наглядности, поэтому он использует миссис Пирс в качестве иллюстрации. Отец Элизы сажает малютку Пирс на колени, перебрасывает в руки других джентльменов и т.д. Малютка Пирс тоже становится фигурой номер один (или два?). За ее проходами из кулисы в кулису жадно следят зрители. При передвижениях старушка дребезжит и притряхивает всем телом, словно старый трамвай. «Все это мило, — скажете Вы, — но где же мораль, без которой Шоу не обходился?». Мораль тоже есть. В начале и конце представления актеры произносят речь, заимствованную у Хиггинса: «Вы человеческое существо, наделенное душой и божественным даром членораздельной речи». И далее, – о языке Шекспира, Мильтона и Библии. Тут же глубокомыслие культурологической сентенции снимается иронией. Актеры выстраиваются перед большой граммофонной трубой и начинают делать орфоэпические упражнения, завывая: ауэыоу. Гласных в индийском языке всего 130. Ну, ничего, главное – терпение. Мы овладеем членораздельной речью. Терпения пожелаю и веселому «Нашему театру». В «Пигмалионе» надо добиться той же пластической законченности, общей художественной цельности, какая достигнута в менее скромной по своим задачам «Скамейке». И все будет хорошо. Правда, молодежь в зале и сейчас довольна. Вертелся ли Бернард Шоу в гробу по ходу премьеры? Не уверен. Думаю, если бы Шоу востребовал с того света свои авторские права, ему, ниспровергателю традиций, театральное хулиганство тоже бы понравилось.