Наш театр. Я – Медея! Жан Ануй.

Это история о колхидской царевне Медее, которая отравила царя греческого города Коринфа – Креона и его дочь Креузу, зарезала своих детей, а потом и себя, чтобы насолить своему неверному мужу Язону. Последний, и отнюдь не героический эпизод сказания о Золотом Руне. Француз Жан Ануй перевел «Медею» с языка древнегреческой трагедии на язык европейских интеллектуалов ХХ века. «Наш театр» не стал оригинальничать и поместил действие в «пустое пространство – всегда и везде», привычное, а даже комфортное современному зрителю. Однако, при ближайшем рассмотрении, это «всегда и везде» становится «сейчас и на Кавказе». На роль Медеи режиссер Лев Стукалов назначил сразу двух прим своего «Нашего театра»: Марианну Семенову и Елену Мартыненко. Таким образом, театр получил две премьеры. Тем, кто хочет увидеть историю любви – советую посмотреть спектакль с великолепной Марианной Семеновой. Яркое комическое дарование позволяет актрисе «снять» университетский лоск Ануевских монологов. Беззащитность своей героини она прячет под маской иронии. Сначала исчезает ирония, потом беззащитность. Для Марианны – Медеи все ее царство, ее родина и жизнь воплощены в мучительной, болезненной любви, которую она, не смотря ни на что, испытывает к Язону. Рухнуло это царство и месть обрушивается на мир, отнявший у женщины любовь. Елена Мартыненко не может позволить своей героине ни капли любви. Ни грамма иронии. С «первой ноты» она разыгрывает симфонию ненависти. Ее Медея лишена родины, мужа, детей… Лишена и какой-либо надежды. Она уже и не женщина. Отнимите у человека все – и родится чудовище. Но никто и ничто не может лишить ее царственного достоинства. Рожденная повелевать, она никогда не станет рабыней обстоятельств. Разумеется, такое разделение условно и отражает лишь индивидуальные черты, которыми актрисы наделяют свою героиню. И в том и в другом случае для театра главное то, что Медея – «лицо кавказской национальности». Она чужая! Она говорит «не так». Она опасна! Она просто – «шахидка». Не появились бы женщины в черном, опоясанные взрывчаткой, на Дубровке и в Беслане, не появилась бы и эта Медея. Оба спектакля, с такими разными Медеями, превратились в жестокое исследование. Театр пытается понять кто тот, кого мы называем «чужой»? Кого мы ненавидим на животном, подсознательном уровне, и кто точно также ненавидит нас? И почему, стремясь к добру, мы вечно творим зло? И еще один трюк: в спектакле участвует сам… Хомер (Андрей Смелов). Спившийся «древнегреческий» бард. Его немудрящие куплеты о странствиях и злоключениях Медеи и Язона снижают пафос интеллектуальной трагедии до уровня криминальной кухонной «разборки». На этом «низовом» уровне вдруг становится очевидной банальная мысль: нет чужих и своих, «нет ни эллина, ни иудея». И каждому человеку во все времена одинаково больно и страшно.