СПб ГБУК «Петербург-концерт»

“Явление Панночки в “Нашем театре”

Таршис Н. ("Невское время", N135, 31 июля 2001 года)

Недавние студенты Театральной Академии составили весьма жизнеспособную труппу. К концу своего первого сезона театр уже стал совершенно нашим, без всяких кавычек. Сейчас в середине лета (мертвый сезон!), в Театре эстрады, приютившем молодую труппу, состоялась премьера. Лев Стукалов поставил “Панночку”.

Кто видел “Липериаду”, “Лав”, “Дело корнета О-ва”, “Мэри Поппинс”, тот и сам придет на “Панночку”. Новички, увидев ее в новом сезоне, не обойдут вниманием остальные спектакли одной из самых наших обаятельный трупп, и уж точно – самой молодой.

Пьеса Нины Садур по мотивам гоголевского “Вия” в свое время широко ставилась, был такой опыт и у Льва Стукалова в бытность его главным режиссером Омской драмы. “Панночка” явилась вновь неспроста. Жизнелюбивая молодая энергия плещет в спектаклях “Нашего театра” каждый паз по-своему, в новых художественных “берегах”. В “Панночке” упомянутое качество труппы – и тема, и проблемы спектакля.

Трио казаков – Спирид, Дорош, Явтух – и молодая Хвеська (Юрий Тарасов, Алексей Васильев, Максим Крупский, Юлия Молчанова) – это цепь вариаций на тему воодушевления самим фактом существования. Персонажи передают друг другу, как эстафету, буйную радость принятия жизни. Лидирует, заводит все компанию здесь Спирид с внешностью лубочного запорожца, с гротескной пластичностью раешной куклы. Дебаты вдохновленного Спирида со здравомыслящим Явтухом (“Есть ли еще в свете чудеса?”), превращаются в форменный диспут, когда появляется странствующий “философ” Хома Брут (Сергей Романюк). Недоучившейся богослов, сирота, перекати-поле, Хома – казацкий интеллигент, и странно смотрится эта стеснительная фигура (в очках!) среди бесшабашной казачьей компании.

Впрочем, у Хомы предназначение особое. От софистики ему предстоит перейти к практике. Как известно, панская дочь-ведьма выбрала этого странника своей жертвой. Три ночи отпевания Панночки в часовне – это троекратная сказочная битва Хомы с оборотнем, с силами тьмы за оставшийся за стенами мрачной часовни свет. За казацкие пиры, за добрую смешливую Хвеську с ее варениками и пампушками. На третью ночь Хома Брут приносит себя в жертву: гибнет вместе с Панночкой, избавляя мир от зла. Эпилог спектакля – сияющий мир, земной рай: гигантские кавуны, лихие казаки, вереница жизнерадостных потомков бедного философа Хомы Брута во главе с неунывающей Хвеськой.

Спектакль последовательно и определенно мажорен от его зачина (детская страшилка в фонограмме) до высветленного эпилога. Мир зла рассматривается как недоразумение на пути к гармонии. Панночка в спектакле (Марианна Семенова) – формальный знак зла. С явственной долей иронии ее неприкаянность, собственный драматизм несущественны, стихий бытия она не воплощает. Спектакль о другом.

Блестящая работа Юрия Тарасова слегка буксует именно в сцене, когда Спирид, накануне третьей ночи пытаясь одушевить измученного Хому, сам ощущает близкое дыхание могильного холода. Этот момент, столь существенный в пьесе, где миры “дня” и “ночи” более взаимопроницаемы, неслучайно бледен, не акцентирован в спектакле (в отличие, например, от омской постановки). “Наш театр” играет и в самом деле простую моральную притчу, образы казаков неспроста лубочны. Зритель не в накладе: ведь начальный диспут о чудесах решается в его пользу. Обаяние, витальная энергия в “Панночке” – реальное чудо на петербургской сцене, вызывающее мощную благодарную реакцию зала.

“Невское время”, N135
31 июля 2001 года